«Проклятые не боятся своего проклятья…»

Послышалось трепетанье крыльев Бога, и ты уже мертв,

Твои книги, надо полагать, уже убраны в стол,

А незавершенный хаос в голове

Выброшен в ничто судьбой-уборщицей…

Ф. С. Фицджеральд

Спиртное обостряет чувства. Когда я пью, мои чувства обостряются, и я воплощаю их в рассказ…

Ф. С. Фицджеральд

…в клинике алкоголизма наиболее ярко проявляется многообразие психопатологических синдромов, являющихся как бы естественными моделями основных психических заболеваний.

А. А. Портнов, И. Н. Пятницкая

Свобода — это право выбирать,

С душою лишь советуясь о плате,

Что нам любить, за что нам умирать,

На что свою свечу нещадно тратить.

И. Губерман

Эта история всегда была лакомой для глянцевых журналов. Еще бы, ведь здесь есть все атрибуты гламурной жизни: слава, доллары, смокинги, Манхэттен и Голливуд, Париж и Цюрих, элитные тусовки, блестящие знакомства, запои и злоупотребление снотворными, любовь, измены, рисунки и картины, хореография и автомобили, психушка, попытки самоубийства и жуткая смерть в пламени пожара… Одним словом, готовый сценарий для добротного голливудского (а лучше английского) фильма. Но по-настоящему история эта интересна именно в медицинском плане: нечасто в XX веке в семье талантливых людей (не у кровных родственников и у обоих сразу!) встречается психическая патология, да еще в таком варианте, чтобы они взаимно подпитывали, если не индуцировали ее. К тому же лечением одного из них занимались выдающиеся врачи, классики психиатрии и основатели учения о шизофрении. Итак, Френсис Скотт Фицджеральд (Francis Scott Key Fitzgerald, 1896–1940) и Зельда Сейр (Zelda Sayre, 1900–1948).

Еще в начале 80-х кто-то из знакомых посоветовал мне прочитать роман С. Фицджеральда «Ночь нежна». Раньше в своем обильном, хотя и бессистемном чтении, пройдя через увлечение «папой Хэмом» и Ремарком, я совершенно не знал Фицджеральда. Но этот роман, который был самым любимым его произведением, никакого восторга у меня не вызвал. Странно, но я не увидел в нем того, о чем говорят исследователи творчества писателя: того, что единственная добродетель — труд, что чрезмерная любовь и лесть не самые надежные помощники серьезного человека, а деньги и красота — коварные союзники, что лучшие путеводители по жизни — честь, благородство, верность. Психопатология там затмевает для меня все. Психопатология и умственная жвачка. Скука, одним словом, хотя очевидно, что автор говорит о волнующих его вещах. То, что сам писатель считал роман шедевром, понятно: критично к нему он отнестись не мог, ведь во время работы над романом Фицджеральд жутко пил, в буквальном смысле до положения риз. Он сам позже признался: «Рассказ можно сочинить после бутылки, но роман требует ясности мышления, чтобы держать весь замысел в голове и безжалостно отбрасывать лишнее…» Печально, но его жизнь стала иллюстрацией того, что может сделать алкоголь с талантом любого масштаба. Мало этого, он оказался столь же беспомощным в борьбе с «окаянным пьянством», как и лучшие психиатры того времени — в попытках вылечить его жену.

1. «…именно в тот момент во мне зародился писатель»

История жизни Фицджеральда (традиционная для истории болезни часть) не содержит ничего особенного для человека, родившегося в XIX веке. Есть несколько моментов, на которые врачи традиционно обращают внимание. Так, дед по материнской линии Филипп Френсис Макквиллан умер в возрасте 43 лет от болезни Брайта (нефрита), от сердечной болезни скоропостижно скончался в 1855 году и дед по отцовской линии Майкл Фицджеральд. Летом 1896 года, за три месяца до рождения Скотта во время эпидемии скарлатины умерли две его сестры. Позже, когда ему было четыре года, новорожденной умерла еще одна сестра. У родившегося с массой тела около пяти килограммов Скотта в возрасте нескольких месяцев начались проблемы с легкими и остались на всю жизнь, а алкоголь отнял остатки здоровья. Главным симптомом был кашель, который тогда был основным показателем чахотки. В четыре года он перенес корь, да и потом особым здоровьем не отличался и никогда не любил физических упражнений, так что не смог, например, научиться кататься на роликовых коньках. Быстрый и довольно сильный, он был мелким и отличался плохой координацией движений. Его вообще увлекал не спорт, а зрелище. Скотт Фицджеральд в школе был строптивым учеником, но любил читать. И еще он был «показушником», и ему было неважно, чем привлечь к себе внимание. Скотт учился в престижной школе, но товарищи его не любили. Он был не слишком успешен в спорте, зато обладал высокомерной уверенностью в своем предназначении. Эта уверенность и помогла ему поступить (после первой неудачной попытки) в Принстон — один из самых престижных университетов США.

Были два момента, которые серьезно сказались на формировании характера Фицджеральда: первый — он стеснялся своей матери, второй — его отец имел привычку жизненные неудачи заливать спиртным. Скотт любил, но не мог уважать отца и уважал, но не любил мать.

Публиковаться (в школьном журнале) Скотт Фицджеральд начал в 1909 году. В том же году умерла от туберкулеза его тетка по материнской линии Клара Макквиллан — «самая красивая из трех сестер». В жизни Фицджеральда было несколько эпизодов контакта с больными тяжелым туберкулезом, так что риск заразиться был очень высок.

2. «Ты пришел, вселяя надежду, словно весна…»

Поразительно, но эти строчки посвятил Фицджеральду его однокашник Джон Бишоп. Фицджеральд занимался драматургией для студенческого театра и имел там головокружительный успех, чего нельзя сказать об академических дисциплинах: у него постоянно были задолженности. К тому же в 1915 году Скотт заболел малярией, а в январе 1916 года отправился в академический отпуск, продолжая упорно читать хорошие книги и пытаться сочинять. Чуть позже он ушел в армию и даже стал командиром роты 45 пехотного полка, а потом адъютантом генерала Дж. Райана, но на фронт не попал. Вместо этого он (на беду, как выяснится позже) познакомился со своей будущей женой Зельдой Сейр, происходившей из респектабельной семьи члена Верховного суда штата Алабама Энтони Дикинсона Сейра и дочери сенатора Минни Махен. В то время у Зельды не было признаков очевидной патологии, это была молодая, но роковая женщина,femmefatale — сама дерзость, оригинальность и остроумие. К этому времени Фицджеральд закончил свой первый роман «Романтический эгоист», который был безоговорочно отвергнут известным издательством «Скрибнерс». Он продолжает писать пьесы, рассказы и стихи, которые не печатают, зато успехом пользуются его рекламные слоганы.

Литературный дебют Фицджеральда по злому стечению обстоятельств совпал с началом его алкогольной эпопеи. Он искал оправданий в бедности (которая была относительной) и в отказе Зельды выйти за него замуж. Именно этот отказ привел его к первому многонедельному запою, который закончился 1 июля 1918 года, когда вступил в силу «сухой закон». Но, как известно, «для пьянства есть любые поводы». Это, к счастью, еще не сказалось на творческой активности, и вскоре полностью переделанный роман, который теперь уже назывался «По ту сторону рая» принимают к печати. Писатель возвращается к Зельде, которая за время их разлуки приобрела скверную привычку употреблять крепкие напитки и просит Фицджеральда привезти ей… бутылку джина. Понятно, что волнений первой любви (тут уж вздохи не при луне, а при вине!) Фицджеральд не мог испытывать, но, восхищаясь словами и поступками Зельды, стал их использовать в своих произведениях. Ну чем не профессиональный писатель!

Молодой, красивый, богатый, рано добившийся успехов писатель и жена ему под стать. Идеальная пара? Как бы ни так. «Иногда хотелось, чтобы они либо протрезвели, либо убрались куда-нибудь подальше», — пишет биограф писателя. И это были не просто попойки (в эпоху «сухого закона»!): то Скотт и Зельда могут в публичном месте пройтись колесом или едут на крыше и капоте машины, то Фицджеральд раздевается до белья в театре и его выводят под белы руки, то шумную пару выселяют из отеля из-за бесконечных вечеринок.«Им все прощали — из-за элегантности и изысканных манер.У них был такой благородный и утонченный вид, что никто не верил невероятным историям о них, пока нечто подобное не происходило у него на глазах». Очевидец (1920 г.) говорит о чете Фицджеральдов: они много пьют, бесконечно ссорятся, а квартира напоминает свиной хлев, оба сорят деньгами без счета и т. д. Приличный гонорар за первый роман супруги успешно прокутили. Примечательно, что в 1921 году, когда Зельда ждала ребенка, они продолжали пить, и во время скандала в одном из баров вышибалы зверски избили Фицджеральда. Хорошо, что пока еще золотая жила не иссякает: роман «По ту сторону рая» переиздавался в США 11 раз.

3. «Хочется… выпить так, чтоб небу стало жарко…»

Кажется, что после рождения дочери (октябрь 1922 г.) супруги должны были остепениться, но не тут-то было. Скандалы продолжаются (избиение полицейского в штатском и т. д.), но самое главное — Фицджеральд совершенно не заботится о будущем: заработав в 1921-23 гг. около 70 000 долларов, он не отложил ни копейки. Пока еще издательства давали ему щедрые авансы, но их приходилось отрабатывать тяжким трудом. Фицджеральд сравнивал себя с Бальзаком, который вечно был в долгу у издателей, но тут есть существенная разница: Бальзак не был алкоголиком и имел способность к усидчивому труду, не говоря уже о несопоставимом таланте. Беда была в том, что кутежи Фицджеральда стали приобретать мрачный, разрушительный оттенок: Скотт исчезал на один-два-три дня, в течение которых непрерывно пил, а потом его находили спавшим на лужайке перед домом. То он во время вечеринки залезает под стол, то отрезает ножом галстук, то ест суп вилкой, то заезжает на машине в пруд. «Трудно сказать, кто был главным источником этого хаоса, он или она. Они дополняли друг друга, как джин и вермут в мартини, и каждый из них придавал другому сил в совместной войне со скукой и условностями», — пишет биограф. Если это и юмор, то черный-пречерный…

Попытки найти умиротворение в Европе тоже ни к чему хорошему не приводили. В 1924 году, во время пребывания на Ривьере, Зельда завела роман с французским летчиком Эдуаром Жозаном. Роман вскоре прекратился, но трещина в отношениях с Фицджеральдом осталась навсегда, тем более что он тоже затеял интрижку. Хорошо еще, что у них хватило ума не делиться друг с другом подробностями адюльтеров! Образ их жизни не меняется — в Риме после стычки с полицейским по поводу отказа оплачивать такси Скотта хорошенько избили и посадили в каталажку. Надо ли говорить, что и на этот раз он был «под мухой». И снова дивишься творческой силе: вскоре выходит его роман «Великий Гэтсби» (смотрели последнюю экранизацию с Леонардо Ди Каприо?).

В Париже Фицджеральд познакомился с Э. Хэмингуэем и другими деятелями культуры. Это было время, как писал Фицджеральд, «1000 вечеринок и безделья». Тут уже он стал выкидывать номера, которые заставляли сомневаться в его психическом здоровье. Едучи в такси, он, например, начал жевать стофранковые купюры и выплевывать их на пол, а когда водитель кинулся их подбирать, вскочил на его место и направил машину в Сену. С трудом у него вырвали руль. Или он носится с рекламной тележкой по площади Согласия, лавируя между машинами, или в кафе бросает пепельницу с окурками на соседний столик, или опрокидывает мебель, или бросает солонку в окно, или, представляясь кому-то, говорит: «Очень приятно познакомиться с вами, сэр, — кстати, я алкоголик». Он всерьез полагал, что это смешно? Однажды он вместе с таким же сумасбродом пытался распилить бармена двуручной пилой. Все закончилось вызовом полиции. Примечательно, что Зельда, которая сама чудила не на шутку, сказала знакомому: «…послушай меня, старую пропойцу, если хочешь сохранить брак, не позволяй алкоголю довести себя до такого состояния, до какого он довел Скотта». Да уж, если человек начинает варить в томатном соусе на вечеринке дамские сумочки и пудреницы, то уж куда дальше! Он дважды попадал в тюрьму и много раз в полицейские участки за драки, которые затевал на улицах Парижа.

Уже к 1926 году его пристрастие к спиртному, давно вызывавшее серьезную озабоченность, совсем вышло из-под контроля. Примечательно, что он объяснял это своим ирландским происхождением: и его отец пил, и двое дядюшек по отцовской линии. Как и Есенин, Фицджеральд к 30 годам стал тяжелым алкоголиком. Говорят, что в пьянстве Фицджеральда была какая-то жуткая целеустремленность.

4. «Спаси меня, вальс»

Кажется, что, погруженный в свои проблемы, С. Фицджеральд не видел, что с его женой происходит что-то странное. Дело было даже не в том, что она представляла себя великой балериной и надеялась, что ее примут без специальной подготовки в возрасте 28 лет в труппу С. Дягилева, и не в том, что она стала писать роман и пыталась рисовать — нет, все было куда хуже. Она, например, была всерьез убеждена в том, что Хэмингуэй и Скотт Фицджеральд… любовники! Кстати говоря, ходили упорные слухи о том, что Зельда и одна из ее хореографов были связаны нетрадиционными отношениями. Были и другие странности (необычные рисунки, ощущение, что с ней разговаривают лилии в цветочном магазине и т. д.), но долгое время это воспринималось как экстравагантное поведение оригинальной личности. Зельда и Скотт стремились к великосветскости, и лет им уже было немало, а поведение их напоминало подростков-хиппи. Любопытно, что Э. Хэмингуэй еще в 1925 году после знакомства с Зельдой сказал Фицджеральду: «Ты же понимаешь, Скотт, что она сумасшедшая». Наконец ее поведение стало настолько неадекватным, что 23 апреля 1930 года Зельда Сейр поступила в клинику в Мальмезоне дезориентированной, в состоянии крайнего возбуждения. Она была навеселе и призналась, что много пьет. В истории болезни говорится: «Наблюдались бурные реакции и несколько попыток самоубийства, никогда не доводимых до конца». Однако 2 мая она самовольно покинула клинику. В конце мая она попала в клинику Вальмон в Швейцарии. Врачи не нашли у нее признаков соматического или неврологического заболевания, но серьезно усомнились в ее психическом здоровье. Раньше она заявляла, что с ней разговаривают цветы, а потом, находясь в Голливуде, сложила в ванну свои платья и подожгла их и т. д. Врач в клинике Вальмон оказался очень наблюдательным и пригласил для консультации выдающегося швейцарского психиатра Оскара Фореля (Oscar Louis Forel, 1891&ndash1982), главного врача частной психиатрической клиники Пранжен. Неизвестно, сразу ли он поставил З. Сейр безысходный диагноз шизофрении, но первая консультация продолжалась несколько часов, а в многостраничном заключении фигурировали и «маниакально-депрессивный психоз», и «кататония». Но Форель сумел обнаружить кардинальные симптомы шизофрении: чудаковатый характер мышления и способ выражения мыслей, преобладание аффектов над мышлением, руководящая роль сомнений и желаний над логическими сочетаниями. Отсюда и бредовые идеи, и аутистическое мышление, когда Зельда переставала обращать внимание на окружающее. Ощущение, что у нее«похитили мысли», что ее «заставляют думать против воли», персеверация (одержимость одной идеей), раздражительный аффект, смена эйфории депрессией и страхом («от истерического безумия до абсолютной ясности сознания»), одновременный смех и плач, аутизм, а позже Зельде казалось, что один из врачей хочет на ней жениться. Она существовала в воображаемом мире, полном осуществленных желаний и идей преследования! У нее были очень яркие зрительные галлюцинации и (при ухудшении состояния) «хаос бреда». И вот еще очень важный симптом: временами Зельда казалась почти нормальной, но стоило навести ее на бредовые идеи, как она становилась совершенно иной, у нее вдруг появлялся другой характер, другой взгляд, другая логика. И, кстати говоря, типичным было то, что она к одним людям относилась нормально, с другими становилась замкнутой, с третьими вела себя негативно. Зельда во время дебюта болезни написала три рассказа, пропавшие впоследствии. Известно, что они отчетливо свидетельствовали о том, что у нее«съехала крыша». Почти так прокомментировал их Фицджеральд. Примечательно, что одна мысль о свидании с мужем вызвала у Зельды сильную экзему, которую с трудом вылечили, а после этого свидания экзема вернулась снова. К больной пригласили для консультации мировую знаменитость — Э. Блейлера (Paul Eugen Bleuler,1857–1939), который сказал Скотту, что тот мог только отсрочить болезнь жены, но не предотвратить ее. Кому суждено заболеть шизофренией, тот заболеет ею: это неотвратимо, как рок… Кроме того, врач сказал Скотту, что он не должен год брать в рот спиртного, поскольку его пьянство было одной из составляющих навязчивого бреда Зельды. Фицджеральду вообще в этот момент было нелегко: в январе 1931 года от болезни сердца умер его отец.

5. «Я не могу представить ее потерявшей рассудок…»

Спустя несколько месяцев у Зельды наступила ремиссия, ей даже разрешили вернуться в США, однако там у нее возник приступ астмы, а потом (после смерти ее отца) вернулась и психическая болезнь. «Светлый промежуток» продолжался девять месяцев. Ее госпитализировали в психиатрическое отделение госпиталя Джона Хопкинса в Балтиморе (клиника Фиппса). Болезнь Зельды оказалась, как ни странно, стимулом для творчества Фицджеральда — в 1931 году он заработал 375 999 долларов. Зельда в клинике занималась живописью и скульптурой и даже написала роман, где были очень живописно изображены их ссоры.

Существует понятие «общая болезнь»: близкий больному человек как бы переживает то же страдание. Фицджеральд переживал все стадии болезни жены, ухудшения и улучшения состояния, визиты к врачам и психотерапию, но ему и своих проблем хватало. Понимая, что алкоголизм все больше затягивает его, он (как позже Олег Даль и Стивен Кинг) переключился на «легкое» пиво, которое употреблял целыми ящиками. Лечащий врач Зельды, главный специалист клиники Фиппса по шизофрении Адольф Майер считал, что в лечении нуждаются они оба, но Скотт отказался. Фицджеральд полагал, что это (психотерапия) даст семье Зельды основания обвинить его в ее болезни. Когда в 1933 году брат Зельды покончил с собой, Скотт сказал знакомым: вот видите, в семье Сейр психопатология — наследственное.

Во время ремиссии Зельда устроила на их вилле пожар, и хорошо еще, что никто не погиб. В этом полуразрушенном доме Фицджеральд писал роман «Ночь нежна». Теперь уже болезнь стремительно набирала обороты и угадывалась во всем: в психопатологических картинах Зельды, в ее попытке броситься под поезд (раньше она уже пыталась отравиться снотворным). Ремиссий больше не было, а самого Скотта несколько раз посетили обострения туберкулеза легких, диагноз которого ему поставили еще в 20-е гг. Физическое состояние его вообще было ужасным, к тому же он начал принимать снотворные — сначала люминал, затем амитал. Однажды он попал в больницу.

«Почему у меня выработалась печальная склонность к тоске, безрадостная склонность к меланхолии, роковая тяга к трагизму — почему я отождествил себя с тем, что внушало мне ужас и сострадание», — об этом размышляет С. Фицджеральд. Вопрос риторический. «Человек плачет, а из глаз течет водка», — гласит российская пословица… Его уже ничто не останавливало — к дочери приходили гости, а дома папа в полном «разборе». Он внушал ей, что надо вести себя хорошо, и грозил, что иначе уйдет в грандиозный запой. В такие моменты Фицджеральд нанимал медсестру, чтобы она сидела рядом с ним и не давала ему пить. Желая произвести на одну из медсестер впечатление, он прыгнул с трамплина и сломал себе ключицу, а после этого упал в ванной, долго не мог подняться и заработал себе артрит, простудившись на кафельном полу. Когда к нему пришел журналист, он и во время интервью не смог удержаться, чтобы не приложиться к спрятанной в комоде бутылке. Опубликованная статья была убийственной, и Скотт попытался отравиться морфием, но выжил. Он достиг самого дна… Осенью 1936 года умерла мать писателя, но и это его не остановило — во время бала, который Фицджеральд устроил для дочери, он снова напился, и ее подруги смотрели на это, хихикая.

Зиму и весну 1937 года Скотт провел в клинике, пытаясь «завязать», а потом подрядился работать сценаристом в Голливуде. Продержался около полугода и «развязал» снова. Он поехал встречать Рождество вместе с женой и дочерью, но напился и там, после чего написал лечащему врачу Зельды и отказался от опеки над ней (?). Никакие зароки и попытки бросить пить ничего не давали. Для него «наступила пора больниц, медсестер, ночного жара, успокоительных таблеток и отчаянья», — пишет биограф. «Каждую ночь мне требовались все большие дозы лекарства —  три чайные ложки хлорала и две таблетки нембутала, чтобы заснуть, и сорок пять капель наперстянки с утра, чтобы сердце могло работать весь день…» При этом он не отказывается и от джина. Кстати, такое сочетание — алкоголь, нембутал и хлоралгидрат — привело к смерти М. Монро.

У Фицджеральда еще хватило сил поехать на Кубу, где его снова избили. Вернувшись, он на два месяца попал в больницу с обострением туберкулеза. Пить он не бросает, как и писать, но все написанное уже какая-то нечитабельная невнятица. Авторский гонорар за 1939 год — 33 доллара. Когда в конце года два издательства отвергли его рукопись, он запил с остервенением и пытался убить свою последнюю привязанность — Шейлу Грэм. Все обошлось, и они даже не расстались, а осенью 1940 года Скотт перенес подряд два тяжелых приступа боли за грудиной. Записали электрокардиограмму, но об инфаркте врач ничего не сказал, а вечером 20 декабря 1940 года Скотт Фицджеральд внезапно умер. В протоколе вскрытия говорится о сужении коронарных артерий на фоне «артериосклеротической болезни».

Зельда, помочь которой врачи были не в состоянии, т. к. антипсихотических препаратов еще не существовало, пережила Скотта на семь лет. 10 марта 1948 года в госпитале, где она находилась, возник пожар, а она в тот день подверглась электрошоковой терапии и была без сознания. Погибло девять больных, в их числе и Зельда Сейр. Опознали ее только по обуви…

Наркологи сделали предположение, что  Ф. С. Фицджеральд был классическим ойноманом (от греческого «ойнос» — вино). Именно так. Почему? Потому что ойномания — это не синоним пьянства как определенного явления быта, а порожденное этим бытовым явлением патологическое состояние, непроизвольное и столь же неотвратимое, как скоротечная чахотка. Тут содержится мрачный каламбур: Фицджеральд страдал алкогольным наркоманическим синдромом и туберкулезом одновременно! И еще: к ойномании относят не всякое регулярное неумеренное пьянство, а только то, которое полностью подчиняет себе человека и приводит к тяжелым разрушениям психического и физического здоровья. «Запой — непроизвольное зло, а не нарушение нравственности»(К. М. Бриль-Крамер, 1819). Употребление горячительного в связи с тяжелыми переживаниями, нищетой, праздниками — это еще не запой. Запой наступает тогда, когда спиртные напитки «уже становятся необходимостью».

— От-пус-ти-те! Ох-х-х! Ну, пожалуйста! Опять вы за свое? Ну же, дайте мне бутылку. Я ведь обещала, что буду все время давать вам понемногу. Ну, давайте. Если вы будете продолжать в том же духе — подумайте, что с вами будет, когда приедете домой. Ну, отпустите — я вам полбутылки оставлю. Пожалуйста. Знаете же, что доктор... мне сказал — давать вам понемногу или оставлять по чуть-чуть в бутылке. Ну же, отдайте — я же сказала, нет у меня сил, чтобы всю ночь тут с вами бороться. Ну и черт с вами, упейтесь хоть до смерти!

Ф. С. Фицджеральд «Пьющий пациент» 

Николай Ларинский, 2014

Ссылка на оригинал: http://uzrf.ru/publications/istoriya_i_bolezni/nikolay-larinskiy-ficdjerald/