Сайт доктора Богданова

Чем скучней, тем культовей…

Д. Л. Быков

Мы бредем сквозь самих себя, встречая разбойников, призраков, великанов, стариков, юношей, жен, вдов, братьев по духу, но всякий раз встречая самих себя…

Д. Джойс

В земной жизни наши страдания не бывают чрезмерно длительны или чрезмерно велики, потому что человек либо преодолевает их силой привычки, либо изнемогает под их тяжестью, и тогда им наступает конец.

Д. Джойс

Красивой Ирландии нет у Джойса…

П. Вайль

Джеймс Джойс (James Augustine Aloysius Joyce) родился 2 февраля 1882 г. в Ратгаре — районе в южной части Дублина, в семье Джона Станисласа Джойса (John Stanislaus Joyce, 1849–1931) и Мэри Джейн Марри (Marry Murray Joyce, 1859–1903). Нередко упоминается, что «Джойс» — производное от французского «joyeux» — «радостный». Джойс в этой связи считал своей родней (?) французских герцогов Жуайе. Но иначе как черным юмором судьбы это считать нельзя, хотя годы спустя Джойс будет носить в бумажнике портрет герцога де Жуайеза, жившего в XVII веке, и спрашивать друзей, не видят ли они разительного сходства. С другой стороны, он любил говорить о себе как о Джеймсе Джойлессе, то есть «безрадостном», или о Джойсе-в-Пустыне (Иисус в пустыне), или о Джойсе Зла и размышлял о фрейдовой концепции чужого имени, пусть и нежеланного. Фамилия «Джойс» в Ирландии, вероятно, столь же часто встречается, как «Иванов» в России, но разница состоит в том, что все ирландские Джойсы считали своим корнем знатный и древний клан Джойсов из графства Голуэй (западная Ирландия). Любопытно, что биографы Джойса относят его к среднему классу или к разночинцам.

В семье было десять детей, еще пятеро умерли в младенчестве. Два выживших брата Джойса позже умерли от тифа. Отец, как и его предки, был виноторговцем, а потом «мытарем» — сборщиком налогов. Джойс относился к нему противоречиво: «Сотни страниц, дюжины персонажей в моих книгах пришли от него», — говорил он, а после смерти отца отметил: «Он был банкрот». Кажется, что литературный портрет, напоминающий Джона Станисласа Джойса, лучше получился у Ч. Диккенса — это его мистер Микобер. Постоянные долги, заклады имущества и частая смена убогих квартир не формировали у детей любви к легкомысленному и любившему выпить отцу, но сам он больше всех был привязан к Джеймсу. Дома Джон Джойс нередко буйствовал: постоянные передряги и «зеленый змий» не лучшим образом отражались на его характере.

В семье родился еще один сын, Фредди, который прожил всего несколько недель. Жена еще не оправилась после родов, когда пьяный рыдающий Джон попытался задушить ее. «Клянусь Богом, пора с этим покончить!» — кричал он (с рождением детей?). Джеймс запрыгнул отцу на спину и повалил его, не отпускавшего мать, на пол. Миссис Джойс схватила младших детей и убежала к соседям. Биографы замечают, что сцена была совершенно в духе Достоевского, которого Джеймс тогда еще не читал. Через несколько дней в дом явился полицейский и долго беседовал с отцом и матерью. Любопытно, что подобные эпизоды ни на йоту не уменьшили позднейшее пристрастие Джойса к «огненной воде».

Отцовская симпатия проявилась, в частности, в том, что он попытался дать Джеймсу лучшее по тем временам образование. Закрытый пансион Клонгауз Вуд (графство Килдер), затем Бельведер-колледж в Дублине. Джеймс был хорошим учеником, а его интересы проявились уже тогда: на первом месте литература и классические языки, чуть хуже — математика, посредственно — химия. Считается, что впоследствии Джойс изучил и активно использовал 20 языков! Несколько раз Джойс завоевывал национальные премии, которые имели существенное финансовое «наполнение».

Но куда любопытнее были черты личности Джойса, проявившиеся довольно рано. Психиатры называют их «шизоидными»: холодность, эгоизм, неприятие и отчуждение. А еще высокомерие и чувство превосходства, дерзость, вызов и несогласие. За его хорошо известной из биографии говорливостью всегда скрывалось глубинное, важное и личное. Известен девиз Джойса — «Молчанье, хитрость и чужбина», исток которого относят к герою «Человеческой комедии» О. де Бальзака Люсьену Шардону де Рюбампре (С. С. Хоружий, 2015). Но было и другое, что сближало их с Джойсом, — склонность к манипуляции людьми.

С шести лет Джойс начал сочинять стихи, а позже стал писать уже систематически. Кумирами его были Г. Ибсен, лидер ирландских националистов Чарльз Стюарт Парнелл (1846–1891) и… Люцифер! Мощное трио: Искусство — Отечество — Религия (перевернутая, правда). Биографы сходятся в том, что, хотя Ирландия была католической, а обучением руководили иезуиты, Джойс был по меньшей мере агностиком, если не атеистом.

Но для дальнейшей истории важнее оказывается тот факт, что с 14 лет Джойс начал активно посещать представительниц древнейшей профессии. Юношеская гиперсексуальность заставила его забыть об осторожности, и медицинские биографы Джойса считают это источником свалившихся на него в дальнейшем бед. Существовала даже пародия:

Юный Джойс очень набожен был,

Он прислуживать в церкви любил.

Он во всех бардаках

Пел псалмы, как монах,

И со шлюхами в рай восходил…

Вот такая, мягко говоря, амбивалентность: член школьного братства Пресвятой Девы, активно посещающий дома под красными фонарями! «Как я ненавижу Бога и смерть!» — пишет 17-летний Джойс.

С 1898 по 1902 г. Д. Джойс учится в католическом университете Дублина, осваивая английскую и итальянскую литературу. Он пишет литературоведческие и философские эссе, переводит и создает небольшие сценки и этюды, которые называет «эпифании». В традиционном понимании эпифания — это зримое или слышимое проявление божественной или сверхъестественной силы, по сути — внезапное озарение. «Богоявление» у Джойса — открытие души предмета или явления.

Любопытно, что, отказавшись от религии, он хочет «эксплуатировать» ее по-своему. В тогдашней культуре Ирландии наступил период, который именовали «Ирландским Возрождением», и частью его был театр. Ирландия — маленькая страна, и деятелей этого «ренессанса» было немного: У. Йетс, Э. Мартин, Д. Мур, Д. Рассел, А. Грегори, Д. Синг. Но вот что любопытно: Джойс, упоминая их в «Улиссе», реально к ним не примкнул. Да и в числе борцов за независимость Ирландии, которой она добилась в 1922 г., он не значился. Джойс был бардом и летописцем Дублина, но предпочитал ему более культурную и комфортабельную континентальную Европу. С ирландскими классиками Джойс вел себя очень независимо. Более того, он считал английскую культуру своего времени провинциальной, стоящей ниже европейской. Даже Б. Шоу и О. Уайльд образцами ему не служили. Перед отъездом он еще их припечатает!

Окончив университет в Дублине, Джойс решает изучать медицину. Но это решение было вызвано не интересом к врачеванию, а стремлением расширить жизненный опыт и с необычной стороны приблизиться к литературе: «...писатель, который взял на себя в качестве пациента Ирландию,... должен быть еще и врачом». Он поступает сначала в школу Св. Цецилии, а затем, уверив своих близких, что основательное медицинское образование можно получить только в Париже, в декабре 1902 года едет туда. Вот какой интересный момент: Джойс, оказывается, не знал, что обучение на медицинском факультете платное. Кроме того, знание французского у него оставляло желать много лучшего, и, несмотря на отличное образование, полученное им в Ирландии, он не понимал лекции по физике и химии! Придумав себе загадочную болезнь и попросив денег на обратную дорогу, Джойс отбыл восвояси. Его «экскурсия» в Париж продлилась всего две недели. Однако через месяц он снова поехал «штурмовать» Париж, добывая средства журналистикой и уроками (при плохом знании французского?). Однако и этот вояж скоро закончился: в апреле 1903 г. Джойс получил известие, что мать смертельно больна. Тут снова неясность: в качестве диагноза называют то цирроз, то рак печени. Что за цирроз? Откуда первичная гепатома? Совершенно непонятно. Или это метастазы в печень, а первичная опухоль — в желудке? Тогда желудочные проблемы самого Джойса хоть как‑то объяснимы. Вот была ситуация: несколько детей в жизни еще не пристроены и папаша — «сизый нос», у которого несколько раз была белая горячка! Первые недели и месяцы рядом с умирающей матерью Джойс провел без дела и в состоянии депрессии. Биограф пишет, что именно в это время Джойс начал пить, временами напиваясь до бесчувствия. М. Джойс умерла в августе 1903 года…

В январе 1904 года началась, по сути, творческая биография Джойса: он приступил к работе над «Портретом художника». Биографы, не сговариваясь, отмечают, что это был портрет души и духа художника, «раскрываемый через его жизнь в мире и жизнь его внутреннего мира» (С. С. Хоружий, 2015). Такое смешение в разных пропорциях реальности и вымысла. Любопытно, что будущий редактор «Улисса» не понял первого наброска «Портрета художника»! Поэтому не стоит считать себя слишком недалекими, если мы не можем осилить «Улисса», несмотря на то, что на 550 страниц романа приходится 100 страниц разъясняющих комментариев! Кстати, давно известно, что обилие комментариев и разъяснений нередко признак того, что произведение представляет интерес только для литературоведов. Тут даже не в трудностях перевода дело, возьмите «Москву — Петушки» В. Ерофеева! В свое время «прогрессивная общественность» восторгалась, а комментарии по объему в два раза превышают текст! Кто будет эту бодягу распутывать? Но Джойс писать не прекратил (а чем бы еще он мог заняться?) и попутно размышлял о том, почему вся его любовная жизнь сосредоточена в «квартале красных фонарей». А ему хотелось другого…

16 июня 1904 года на ступенях дублинского отеля «Шелбурн» Джойс встретил Нору Барнакл, которая служила там горничной. Позже она стала его женой. Трудно представить более странную пару: интеллектуал, выпускник университета, поэт и писатель — и дочь провинциального кондитера. «До моего искусства ей нет дела», «Я ненавижу интеллектуальных женщин», — говорил Джойс. «Вы не можете себе представить, что означало для меня оказаться брошенной в жизнь этого человека», — признавалась Нора. Друзья убеждали Джойса, что Нора ему не подходит, что она обыкновенная ирландская мещанка, но он верил в ее «необыкновенную душу». Брак ими был оформлен лишь четверть века спустя, но Нора родила Джойсу двух детей и на протяжении всей жизни сопровождала его всюду, терпеливо снося его причуды, эксцентричные выходки, измены, перманентное пьянство и необузданную ревность. Считается, что вовсе не случайно в «Улиссе» Джойс увековечил день их встречи — 16 июня. Кстати говоря, на одной из вечеринок Джойс (будучи не пьяным!) не смог разглядеть свою будущую жену (вот когда зрение начало падать вполне отчетливо).

Вскоре Джойс поселился в знаменитой башне Мартелло, которую он позже так хорошо описал. Но после ссоры с другом Джойс, физически довольно трусливый, предпочел уехать, и 9 октября 1904 г. Джеймс и Нора отбыли в Европу. Не сбылись его надежды на преподавание английского в Берлине или Цюрихе, и они оказались в городке Пула на Адриатическом море. Джойс писал: «Пула — место, позабытое Богом, морская Сибирь,… населенная невежественными славянами в крохотных красных шапчонках и гигантских штанах. Вскоре его выслали оттуда: там была австрийская военно-морская база, а иностранцы всегда потенциальные шпионы. После этого они переехали в Триест, где прожили десять лет. Судя по описанию, Триест рубежа веков — один из крупнейших портов Средиземноморья, а сверх того и жемчужина т. н. Австрийской Ривьеры, где проводила зимние месяцы венская элита. Был еще короткий (около года) римский эпизод, когда Джойс служил клерком в банке, с успехом пропивая жалованье…

27 июля 1905 г. у Джеймса и Норы родился сын Джорджо, а 26 июля 1907 г. — дочь Лючия (Люция). Примечательно, что она появилась на свет в палате госпиталя для бедняков, да еще матери выдали благотворительную разовую помощь. Но это была не самая большая беда, пока сидевшая в ней душевная болезнь не показала когти.

Любопытна характеристика самого Джойса в это время: «…житейская безалаберность равнялась таланту, а эгоцентризм еще превышал последний». Страсть погулять в компании, махнув на все рукой, у Джойса была сильнее всех доводов рассудка. Глава семьи, он беззастенчиво пользовался финансовой помощью брата Станисласа.

Джойс трижды (в 1909, 1910, 1912 гг.) ездил в Ирландию на один-два месяца. Как полагают биографы, в отъезде он снова посещал девиц легкого поведения и подцепил дурную болезнь. После этого они с Норой решили предохраняться от подобных случайностей и от измены довольно оригинальным способом: посылать друг другу неприличные «возбуждающие» письма и с их помощью самоудовлетворяться! При этом Джойс еще жутко ревновал жену — не очень понятно, обоснованно или нет, но биографы считают, что движущим конфликтом «Улисса» стала измена супруги.

Медицинские биографы Джойса полагают, что инфекция, передавшаяся половым путем, могла стать причиной слепоты писателя. Однако проблемы со зрением начались у него очень рано. Первый раз очки ему прописали в 1888 г., спустя шесть лет по совету врача (?) он от них отказался, но в 1904–1905 гг. доктора снова подтвердили необходимость их ношения (Джойс предпочитал пенсне). Проблемы со зрением обострились в июле 1907 года. В дневнике брат Джойса Станислас писал, что в то время у Джойса было воспаление глаз, боль в желудке и «ревматические боли» в руках. Он провел в постели несколько недель, а в конце болезни продолжительностью около трех месяцев «почти стал инвалидом». Через месяц после начала болезни Станислав писал, что правая рука его брата «парализована» (?). Этот «паралич» продолжался почти месяц и прошел после того, как Джойсу назначили электролечение (фарадизацию).

Что подразумевалось под «параличом» в данном случае? Если тугоподвижность в суставах, то это была некая ревматологическая проблема. Но один из биографов (на полном серьезе) предполагает наличие нейросифилиса (вторичный сифилис), который на самом деле вялым параличом, да еще одной конечности, не проявлялся даже в доантибиотическую эру! Это уж чересчур. Биографы Джойса в большинстве своем оспаривают этот диагноз, но упоминают о нескольких подозрительных эпизодах галлюцинаций у Джойса (если только это не было проявлением алкогольного делирия).

Примечательно, что боль в правом плече беспокоила Джойса и десять лет спустя, он даже считал, что его правая дельтовидная мышца атрофировалась. Но хуже было то, что некое «воспаление глаз» повторялось у Джойса в 1907 и 1909 гг. Интересная деталь: дочь Джойса назвали Лючией (Люцией).Луция Сиракузская (в православной традиции — Лукия Сиракузская; у итальянцев — Санта Лючия (Santa Lucia, ок. 283–303)) — святая и мученица ранних христиан, покровительница слепых. Имя Луция происходит от латинского lux — «свет». Случайный выбор имени или зловещее предзнаменование? Поди узнай.

Но вернусь к глазам Джойса. Биографы сходятся в предположении, что «воспаление глаз» у него было не чем иным, как иридоциклитом (увеитом) — воспалением сосудистой оболочки глазного яблока. В те времена самой частой причиной иридоциклита были различные инфекции. На первом месте стоял туберкулез, затем (15–20 %) сифилис, а вот ревматизм занимал скромные 5 %.

В 1975 году F. R. Walch опубликовал работу, в которой утверждал, что отец Джойса сказал группе студентов-медиков в 1920 году, что он сам был болен сифилисом перед рождением Джеймса. В вышедшей в 1975 году книге о Джойсе С. Девис (Stan Gebler Davies), позже умерший от рака легкого, высказал «предположение» что именно врожденный сифилис вызвал хронический увеит у Джеймса Джойса. На самом деле и ангина, и воспаление легких, и заболевания зубов, и гонорея, и широко распространенные тогда тифы (два брата Джойса умерли от тифа) могли вызвать иридоциклит. Но «фишка» в том, что только при ревматизме, гонорее, реже — при сифилисе иридоциклит становится хроническим. Иридоциклит протекает очень ярко, демонстративно, но еще важнее осложнения его: синехии (склеивание зрачкового края с передней поверхностью сумки хрусталика) и изменение радужной оболочки («бомбированная» радужка), что неизбежно ведет к вторичной глаукоме, которая напрямую уже грозит слепотой. Но и этого мало. Может произойти и полное закрытие зрачка, и воспаление зрительного нерва, и помутнение хрусталика (осложненная катаракта). Одним словом, иридоциклит, особенно при недостаточном лечении, является серьезным фактором риска тяжелых осложнений, за которыми мрачной тенью маячит слепота…

Не знаю, насколько Д. Джойс отдавал себе отчет в том, что ему угрожает, но он продолжал веселиться, и в 1910 году после многодневного пьянства у него появилась сильная боль в глазах (вторичная глаукома?). Хорошо известно, каким арсеналом располагали тогда врачи в таких случаях. Они использовали пиявок, чтобы уменьшить приток крови к глазам,They gave him atropine and scopolamine, which cause hallucinations and anxiety, to dilate his pupils. применяли капли с кокаином, а позже — многократное закапывание атропина и скополамина для расширения зрачка (попытка «разорвать спайки»). Так лечили современника Джойса — Н. А. Островского. Применялись паровые ванны, горячие и холодные компрессы, антипирин, препараты йода (из чего и сделали вывод, что у Джойса был сифилис, который лечили йодистым калием). Джойсу рекомендовали овсянку и листовой салат, закапывали в глаза нитрат серебра, салициловую и борную кислоту, атропин, дионин и кокаин для снятия боли. Его посылали на европейские курорты. Но все оказалось неэффективным…

История Джеймса Джойса подтверждает давно и хорошо известную закономерность (не абсолютную!): физическое состояние писателя, как правило, серьезно лимитирует его творческую активность. И действительно, время между 1907 и 1914 годами, когда на Джойса навалились хвори, было для него самым непродуктивным. Известно, что в 1911 году он сжег большую рукопись (только часть ее жена или сестра успела выхватить из огня). А вот в 1914 году болезни на время отстали, и Джойс познакомился с Э. Паундом (Ezra Weston Loomis Pound, 1885–1972) — поэтом-имажинистом, редактором и критиком. Джойс писал пьесы и закончил «Портрет художника». Вскоре он начал работу над романом, который, собственно говоря, сделал писателя знаменитым и заставляет до сих пор говорить о нем.

В 1915 г. Джойс переезжает (из-за начавшейся войны) из Триеста в Цюрих, получает из различных источников достаточную финансовую помощь и пишет первую часть «Улисса». Любопытно, что в кафе «Одеон» в Цюрихе он встречал В. И. Ульянова (Ленина). Ясно, что никакого внимания друг на друга они не обратили.

Джойс закончил роман «Улисс» уже в Париже, но сначала его никто не хотел печатать. Потом книгу все-таки издали маленьким тиражом, и Джойс, несмотря на мучительную боль в глазу, сначала шесть раз его переписывал, а потом провел грандиозную акцию по пиару романа. Он организовал письмо протеста против пиратской публикации фрагментов «Улисса» в США, которое подписали 167 известных личностей, в том числе Эйнштейн, Метерлинк, Пиранделло, Унамуно, Мережковский, Валери, Гофмансталь — целый «интернационал», одним словом! Сохранились любопытные отзывы о романе: «От „Улисса" будут блевать даже готтентоты», «Чтение его — грех против Духа святого», «„Улисса" нельзя подвергать цензуре, как нельзя подвергать цензуре анализ кала в больнице». Однако это были отзывы представителей литературного бомонда, а большинство простых читателей реагировало так же, как мы сейчас: «Невнятица… тяжкая скука… дурной вкус… полные ночные горшки и разлитая моча». Хорошо выразился наш выдающийся соотечественник: «в книге Джойса тема секса постоянно переплетается с темой уборной» (В. В. Набоков, 2014). Вообще, очень любопытная вещь: в 1994 году я купил «Улисса» в переводе В. Хинкиса и С. Хоружего и пять раз подступался к нему. В последний раз одолел, читая целый год! И возникло такое же ощущение, как у итальянских читателей, которые, по словам У. Эко, «тщетно пытались понять и отступались в недоумении, создавая вокруг нее (книги — Н. Л.) обескураживающую атмосферу смутной скандальности, хаотичной монструозности», а «тот, кто доберется до последней страницы, испытает страх и тошноту, словно выбравшись из бесконечного тоннеля, забитого мусором и населенного чудовищами. Джойс — это какой-то удушающий пепельный дождь» (У. Эко, 2014). Это «инфантильное недержание», как саркастично выразился Б. Шоу. В общем, скандал. Роман был тогда запрещен и в Англии, и в США. Более того, по пять сотен экземпляров книги было в этих странах уничтожено, и только в 1922 г. Сильвия Бич контрабандно издала «Улисса» в Париже. А на родине Джойса роман был издан только в 1936 году.

Внешние признаки «Улисса»: Джойс вывернул наизнанку «Одиссею» Гомера и изобразил современных Одиссея, Пенелопу и их сына Телемаха, «начисто лишенных не только героизма, но и мало-мальски симпатичных черт характера, занятых не судьбой родины, семьи или, в конце концов, своей собственной, а исключительно и только своими виртуальными размышлениями и физиологическими реакциями…» (В. М. Ломов, 2014). Поразительно, но десятки тысяч слов без точек, запятых и прямого смысла в «Улиссе» считались во время войны зашифрованными сообщениями некоей шпионской сети! Есть и другое сравнение «Улисса» с «мясным экстрактом Либиха»: «В чистом виде не съешь, но на его основе можно приготовить множество разнообразных супов» (К. Тухольский). Главное, чтобы не стошнило! Эта книга, по мнению литературоведов, кажется пародией на человечество, а «Поминки по Финнегану» кажутся уже пародией на самого Джойса.

Роман «Поминки по Финнегану» считается едва ли не самым сложным произведением прошлого века. Но это с точки зрения нормальной психики, а если психика вывернутая? Чего добивался Джойс? Для чего он написал это? Сам он дал следующий ответ: «Чтобы обеспечить критиков работой на триста лет». Пожалуй, это ему удалось. А остальное? «Джойс в Дублине звезда, но с тысячей оговорок: уважают, но не любят; почитают, но не читают» (П. Вайль, 2010). Две младшие сестры писателя, жившие в Дублине, скрывали родство с Джойсом, детей его родственников оберегали от близости с порнографом и ненавистником Ирландии. «Любой день для Джойса — это втайне все тот же день Страшного суда, а любое место на свете — Преисподняя или Чистилище». Это говорит современный знаток литературы. П. Вайль метко пишет о том, что книгу Джойса не столько читают, сколько возносят и канонизируют. Поразительно, но в книге для культа все есть: маршрут, дома, деревья… Но при этом сам Джойс говорит: «Дублин гадостный город, а люди здесь мне мерзки», «Мне отвратительна Ирландия и ирландцы», «У черта сильный дублинский акцент». Примечательно, что в Европе (кроме России) в Ирландии самый высокий показатель потребления алкоголя и книг (ну, тут-то мы от них далеко отстаем!) на душу населения. Потому, наверное, они и отмечают ежегодно 16 июня День Блума! А мы не тянем в понимании «Улисса»,потому что «книга Джойса рассчитана на безмерное читательское усилие», которого у нас нет.

Любопытно, что ни один автор не был так уверен в себе, как Джойс, а между тем длительное время он не имел никакой славы, если не считать репутации фрика и едва ли не городского сумасшедшего. Ни успеха, ни денег, а «лишь отточенное мастерство жить в долг» (К. Маренхольц, 2015).

В августе 1917 г. в Цюрихе во время прогулки у Джойса возникла острая боль в правом глазу, длившаяся 20 минут. Биографы расценивают этот эпизод как приступ вторичной глаукомы. Потом боль ослабла, но периодически возобновлялась, и Джойс был не в состоянии читать или писать в течение нескольких недель.Joyce had endured at least two previous attacks, and after the third he allowed a surgeon to cut away a piece of his right iris in order to relieve ocular pressure. Это была, как тогда говорили, острая воспалительная глаукома, и надо сказать, что Джойсу повезло: острая глаукома может с первого же раза уничтожить зрение, так что пораженный глаз слепнет. Такую глаукому врачи тогда называли «фульминантной» («молниеносной»). Но пока, повторюсь, Джойсу повезло: приступ стих, среды глаза прояснились, зрение более‑менее восстановилось. Однако через некоторое время приступ повторился, потом возник еще раз, и лишь тогда Джойсу была произведена иридэктомия на правом глазу по Сайдлеру (Ernst Sidler-Huguenin, 1869–1922), во время которой был вырезан фрагмент радужки до самого корня с целью освободить угол камеры и устранить спайки радужки с роговицей. Джойс перенес больше десяти глазных операций (иридэктомия, сфинктероэктомия и капсулоэктомия), выполнявшихся, естественно, под местной анестезией. Затем он в течение нескольких дней или недель находился в затемненной комнате, и «пиратские» повязки стали его «фирменным стилем».

В ноябре 1918 г. болезнь вернулась. Возвращалась она и в феврале 1919, и в июле 1921, и в мае 1922 года. Джойса лечили доктора Берман, Коллин, Борх. Самым известным из них был выходец из Филадельфии, переехавший в Европу, доктор медицины, кавалер ордена Почетного легиона Д. Борх (John Louis Borsch, 1873–1929). Докторскую диссертацию о хирургическом лечении астигматизма он защитил в 1900 году в Париже, позднее был врачом американского госпиталя в Нейи и военного госпиталя в Париже.

В 1924 г. Д. Джойсу была произведена (повторная?) иридэктомия на левом глазу, спустя пять месяцев на этом же глазу ему удалили катаракту и т. д. и т. п. Врачи тогда уже знали, что увеит могут вызывать воспалительные заболевания зубов и полости рта, и за пять лет Джойсу удалили 17 зубов и вскрыли пять абсцессов и апикальных кист. Но проблемы с глазами оставались!

В 1928 году Джойс обратился в офтальмологическую клинику доктора Борха в Париже после последнего эпизода глазных проблем и с болью в правом плечевом суставе. Доктор Борх после клинического обследования Джойса стал рассматривать два возможных варианта лечения. Первым был, скорее всего, немецкий препарат «Сальварсан» или «Неосальварсан», вторым — «Галлил». Если первый представлял собой соединение мышьяка, то второй — соединение мышьяка и фосфора. Но тут была своя «фишка», вернее две. Первая: оба препарата применялись для лечения сифилиса, но «Сальварсан» мог ухудшить зрение сам по себе (он вызывал у одного из 40 пациентов неврит зрительного нерва), а «Галлил» на зрение если и влиял, то в меньшей степени. Но — второе — «Галлил» повышал аппетит у больного. И, видимо, у Джойса применялся именно этот препарат, ведь писатель сетовал на волчий аппетит во время лечения (в то время при росте 178 см Джойс имел массу тела около 57 кг). Однако после трехнедельного курса лечения Джойс не почувствовал никакого улучшения, он писал, что «так же слаб как котенок, и зрение не улучшилось ни на йоту»! Тут есть еще одно соображение: такое лечение (если оно было действительно применено) не побеждало сифилис, то есть все продолжалось бы так же, как было. Старые врачи называли это «залеченный» сифилис. Заметьте, не «излеченный», а «залеченный»! Но так можно было бы рассуждать, если бы сифилитическая природа заболевания у Джойса была доказана абсолютно (реакция Вассермана-то уже широко применялась). Одним словом, версия о сифилисе Джойса столь же шаткая, как и в случае В. И. Ленина.

Через год доктор Борх скоропостижно умер от грудной жабы, и лечить Джойса начал профессориз Цюриха подлинное светило швейцарской офтальмологии А. Фогт (Alfred Vogt, 1879–1943) вместе с докторами Голманом и Франкхаузером. Фогт считался пионером хирургии сетчатки, но беда была в том, что каждое новое хирургическое вмешательство у Джойса приводило к образованию новых спаек и катаракты. Современных методов, как и искусственных хрусталиков, тогда не было, а очки на + 17 D ему уже не помогали. Даже печатный текст Джойс читал с лупой!

Беда, как известно, не приходит одна, а в семье Джойса все было ужасно запутано. К его проблемам с глазами и нездоровью Люции присоединился рак матки у Норы. Сначала доктор Тереза Бертран Фонтейн сделала ей «маленькую» операцию, за которой последовала лучевая терапия радием, но удаления матки избежать не удалось. Однако Нора на десять лет пережила Джойса (H. Martinez, 1985; I. A. Beck, 1986; L. Ventura, 2008).

Поскольку вопрос о возможном заболевании Джойса сифилисом был неясен, много позже, в 1973 г., доктор J. B. Lyon, ярый поклонник Джойса, в книге «Джойс и медицина» выдвинул другую идею. В 1916 г. H. Reiter, N. Fiessinger и E. Leroy описали острое лихорадочное состояние у молодых солдат, сопровождавшееся конъюнктивитом, уретритом и полиартритом, после перенесенной дизентерии. Сначала это состояние не считалось отдельной болезнью, а в 1942 г. его назвали болезнью Рейтера. Было замечено, что при обычном негонококковом уретрите синдром Рейтера развивается в 3 % случаев, причем у мужчин в 10 раз чаще, чем у женщин, а у 50–79 % больных находят хламидии. Важно понять, предшествовал ли уретрит и конъюнктивит у Джойса болям в суставах, что очень типично. Мало того, при этой болезни нет специфического лечения, и даже сегодня до 25 % таких больных становятся почти инвалидами. Но в классических случаях больше болят суставы ног или позвоночник, а не глаза, а у Джойса все было наоборот.

Тут совершенная головоломка. Существует по меньшей мере два десятка солидных биографий Джойса, а бесспорным остается лишь такой вывод: Джойс ослеп к концу жизни. И никто не может понять, почему! И тут еще один вопрос появляется: как этот почти слепой человек смог написать роман объемом в 260 000 слов с лексиконом в 29 899 слов, из которых 16 432 были употреблены один раз? А ведь после этого он начинает писать «Поминки по Финнегану». Здесь все повторилось: непонятный для обычного читателя текст, да и для «необычного» тоже! Это кажется полным разрывом с реальностью, причем таким разрывом, в котором слышится трагедия — трагедия в истории последнего романа Джойса и трагедия последних лет его жизни… Джойс теряет поддержку многих людей из своего окружения по мере того, как они понемногу знакомятся с «Поминками»: «Всего две вещи на свете, быть может, еще и стоили бы этакого накручиванья: божественное откровение или вернейшее средство от триппера… но как бы там ни было, я начисто не волоку: кто что где с кем к чему… и так далее», — прикольно выразился Э. Паунд. Что уж про нас, грешных, говорить! Мало того, Джойс написал к роману ключ, который ясно показал, что без помощи автора эту книгу понять невозможно. Права, ох как права была жена Джойса, которая говорила: «Ну чего ты, чего ты не пишешь разумные книжки, которые бы люди могли понять?» И, кстати говоря, абсолютным «выпендрежем» выглядит ответ Джойса: «Я требую от своего читателя, чтобы он посвятил всю жизнь чтению моих книг». Полный неадекват, как говорят сейчас. Да и сам Джойс задавал в конце жизни себе вопрос: «Не сошел ли я с ума?»

Биограф Джойса сравнивает его с В. Хлебниковым, но, извините, тому-то доктор Анфимов поставил диагноз, говоря современным языком, вялотекущей малопрогредиентной шизофрении! Тут уже скорее параллель с Иваном Бездомным Булгакова, которому Воланд предсказал шизофрению. Между прочим, шизофрения буквально витала около Джойса. У него были несколько раз эпизоды галлюцинаций (преимущественно слуховых), которые должен трактовать только психиатр. Но это было уже после катастрофического падения зрения писателя, а подобные галлюцинации описывались у слепых, которые были психически абсолютно здоровы!

Как я уже упомянул, у Джойса была дочь Люция Анна, «болезненная девочка, страдавшая косоглазием». Джойс, с одной стороны, любил Люцию, пел и играл с ней, но только тогда, когда у него было время. Он работал день и ночь, или бывал пьян, или болел. Люция жила по пяти разным адресам. Уже до 13 лет она пожила в трех странах. В результате она получила фрагментарное образование, и ей каждый раз приходилось учить новый язык. Была ли она странной с детства? У людей, которые заболевают психически, на этот вопрос всегда трудно ответить, потому что большинство свидетелей приписывают дебют болезни и называют ее предвестники задним числом. Когда Люции было 15 лет, она начала брать уроки танцев.She started at the Dalcroze Institute in Paris, then moved on to study with the toga-clad Raymond Duncan, Isadora's older brother. Она начинала в «институте Далькроза» в Париже, затем училась у Раймона Дункана, старшего брата Айседоры Дункан. За семь лет она сменила девять танцевальных школ. Весной 1929 года Люция Джойс была одной из шести финалисток первого международного фестиваля танца в Париже. Она снялась в фильме Жана Ренуара «Девочка со спичками», а в 1928 году парижский корреспондент газеты «Times» писал, что если ее таланту суждено развиться, то Джойс будет не знаменитым писателем, а отцом своей знаменитой дочери. Но это не сбылось. Ее наставниками были известные хореографы Маргарет Моррис, Лоис Хаттон, Жан Борлин, Элизабет Дункан (сестра Айседоры) и немецкий пианист Макс Мерц. После она занималась у бывшей балерины Мариинского театра Любови Егоровой, у которой, кстати говоря, училась и безумная Зельда Фицджеральд, жена автора «Великого Гэтсби»! Эта была утопия: балету начинают учиться лет с восьми, если не раньше, а Люции тогда было уже 22. Конечно, она потерпела фиаско. А тут еще женился брат Джорджио, с которым они были очень близки (в конце концов у него, как и у отца, возникли серьезные проблемы с алкоголем).

Люция начала экспериментировать с мужчинами (С. Беккет, А. Колдер, А. Хаббел), но никто из них не взял ее в жены. В 1932 году была короткая безнадежная помолвка с молодым российским евреем Алеком Понизовским. И вдруг она заявила, что является лесбиянкой! Потом она узнала, что рождена вне брака. Для исходно психически нормального человека это не сыграло бы большой роли, но не для Люции. Наверное, у каждой психической болезни есть своя биохимическая «пружина», которая спускается при определенных обстоятельствах. Вот эти события и «спустили» ее в случае Люции.

После ряда эпизодов, свидетельствовавших о явной ненормальности, ее лечили разные шарлатаны (хорошо хоть не ветеринары), и на это лечение Джойс потратил пять тысяч фунтов. Наконец ее показали нескольким психиатрам. Диапазон диагнозов — от шизофрении до врожденного сифилиса, от барбитуровой наркомании до простой капризности. Один из врачей — выдающийся швейцарский психиатр О. Форель (Oscar Louis Forel, 1891–1982), который в это же время поставил диагноз «шизофрения» Зельде Фицджеральд — поставил Люции диагноз «гебефрении» («дурашливой» шизофрении). К. Юнг считал, что она глубокий невротик. Третий доктор, Кэри Бейнс, говорил о варианте маниакально-депрессивного психоза. После еще нескольких явно психотических эпизодов и лечения в клиниках в Бурхгольце и Пранжене она оказалась в знаменитой психиатрической клинике Иври под Парижем. Люция Джойс прожила в психиатрических клиниках 45 лет, пережила отца, мать (1884–1951), брата (1905–1976) и умерла в 1982 г. в возрасте 75 лет. В 1951 году Г. Уивер перевел ее в психиатрическую больницу в Нортгемптоне, где она оставалась вплоть до своей смерти (J. Acocella, 2003; С. L. Shloss, 2004).

Джойс винил себя в болезни дочери, но скорее патология пришла со стороны матери, чья сестра Дилли полтора года провела в психиатрической клинике. Последние годы жизни Джойса были отравлены не только неотвратимо надвигавшейся слепотой (в конце жизни правый глаз писателя полностью ослеп, в левом сохранялось ≈10 % зрения, и очки на 17 диоптрий уже ничего не могли улучшить), но и неизлечимой болезнью дочери и психической болезнью (маниакально-депрессивный психоз) невестки. Еще когда Люция была дома, она однажды «брякнула» при гостях об отце: «Я видела, как он плачет, когда пытается писать и не может».

Окружающие отмечали у Джойса «великую усталость духа», меланхолию, печаль. «Жизнь становилась для него бременем. Он говорил все меньше и лаконичней, молчал подолгу, часто вздыхал», — писал современник. Но при этом он продолжал писать! Хотя было понятно, что уже началась Вторая мировая война, что тут уже никому не до «Поминок по Финнегану», как бы по себе и близким не пришлось тризну справить. Джойс напивается, как в молодости, сорит деньгами, поздно встает и бесцельно бродит по сельским дорогам. Вот как пишет биограф: «высокая тощая фигура, в длинном черном плаще и черных очках, с тонкой палкой слепца, с карманами, полными камней, — отгонять собак, которых он панически боялся». Современник отмечал: «Никогда вид его не был таким беспомощным и таким трагичным».

Человек среднего возраста, неисправимый курильщик и любитель выпить, находившийся в хроническом состоянии стресса, Джойс, безусловно, был в группе риска развития язвенной болезни. Тогда ведь не знали, что язвенная болезнь не «от нервов», а от хеликобактерии! И действительно, у него с молодости неоднократно возникали приступы интенсивной боли в подложечной области. Боль возникала на высоте пищеварения, и он иногда отказывался от еды, что привело к дефициту массы тела. Конечно, он обращался к врачам, и в 1928 году французский доктор Дебрэ поставил ему диагноз колита (был еще и запор, что тоже характерно для язвы). В 1933 году его помощник доктор Фонтейн, глубоко проникшаяся теорией психоанализа, не согласилась с диагнозом Дебрэ и после эпизода ночной интенсивной боли у Джойса отнесла ее причину к нарушению «равновесия системы симпатического нерва с акцентом в эпигастральной части живота». Другими словами, она объяснила физические симптомы Джойса эмоциональной причиной, несмотря на очевидные доказательства иного: боль, потерю веса и бледность (скрытая кровопотеря?). Джойс, который неохотно и тщетно подвергал любимую дочь психоанализу, теперь собирался стать жертвой психоаналитических идей. Логично, с ее точки зрения, доктор Фонтейн посоветовала абсолютный покой, а не немедленную операцию. Джойс следовал этой рекомендации в течение нескольких месяцев, но боли вернулись с потерей 7 кг массы тела! Доктором Дебрэ боли по-прежнему относились к «нервам» и заботам писателя о больной дочери. Желудочные проблемы продолжались в течение следующих четырех лет, с постоянной диспепсией и спазмами желудка, но, к сожалению, Джойс никогда не стремился получить «второго врачебного мнения во Франции, несмотря на то, что он выглядел изможденным и был бледен (оккультное кровотечение?)». То лечение, которое даже по тем временам могло быть: атропин, сода, висмут или хирургическая операция — не было назначено, исходя из совершенно ошибочной концепции лечащего врача.

В 1940 году Джойс с семьей бежал от нацистов в Швейцарию, которая, по крайней мере, уберегла его от негативного влияния доктора Фонтейн. В 4 часа утра 10 января 1941 года он был разбужен острой болью в животе. Его врач не пришел, но послал помощника, который, не поставив диагноз, сделал Джойсу инъекцию морфина. Проведя день с жуткой болью (морфин не помогал), больной был вечером осмотрен хирургом Г. Фрейзом (Heinrich Freysz, 1884–?) из Цюриха — вероятно, прошло около 12 часов после того, как появилась боль. Хирург обнаружил у Джойса учащенный пульс и напряженный при пальпации живот и отправил его в больницу. На следующее утро рентгеновское исследование показало классический симптом прободения язвы — воздух ниже диафрагмы. Врачи предположили, что язва перфорировала стенку желудка — одно из самых опасных четырех ее осложнений! В середине дня в субботу, через 32 часа после перфорации, доктор Фрейз вскрыл под местной анестезией брюшную полость Джойса и нашел перфорированную язву диаметром 2 мм. Джойсу стало хуже позже в тот же день от внутреннего кровотечения. Медицина в Швейцарии была эффективной, и доноры крови были немедленно вызваны, но безрезультатно: Джойс умер в час ночи 13 января…

Вскрытие показало наличие выраженного перитонита. Очевидно, что не слишком опытный доктор Фрейз успешно закрыл сальником один язвенный дефект, но пропустил второй («целующаяся язва»). В желудке и кишечнике было найдено большое количество свернувшейся крови.

Можно ли было спасти Джойса? Конечно, если бы Дебрэ и Фонтейн поставили правильный диагноз и назначили хотя бы соду, атропин и висмут, не говоря уже о хирургическом вмешательстве. И если бы доктор Фрейз был повнимательнее (R. Carter, 1996). Но история, как известно, сослагательного наклонения не терпит… Да к тому же и у самых известных хирургов при подобных операциях погибали именитые пациенты — современники Джойса (В. П. Ногин после операции В. Н. Розанова, М. В. Фрунзе после операции И. И. Грекова и А. В. Мартынова, И. И. Шадр после операции С. С. Юдина, да тот же Р. Киплинг, погибший от подобного кровотечения после операции в лучшем лондонском госпитале за четыре года до Джойса). А уж, казалось бы, если в писаниях Джойса все было непонятно, то в желудочной-то хирургии, да в исполнении таких корифеев, все должно быть вполне как на ладони. Но не срослось, а сам Джойс выразился бы еще круче! Только в случае М. Монро психоаналитики оказались еще более беспомощными… 

Н. Ларинский, 2015